«Матч смерти», которого не было

Девять побед в девяти матчах с командами оккупантов и их прихвостней! Пятьдесят шесть забитых и одиннадцать пропущенных мячей: Это уже не сказка, а прекрасная быль. Киевские мастера кожаного мяча довоенного поколения оставили о себе память как о настоящих спортсменах, не идущих ни на какие компромиссы на зеленом поле. Но народная молва вознесла до небес лишь один — восьмой поединок 9 августа 1942 года, окрестив его «матчем смерти». Почему?

ФУТБОЛ, ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ

...Начальник лаборатории третьего хлебозавода Иосиф Иванович Кордик остался в оккупированном Киеве и быстро пошел в гору. Грамотный специалист, он стал директором хлебозавода на Дегтяревской (Пархоменко) улице. Этот завод во всех исторических хрониках фигурирует под №1, что неверно. Первым его назвали немцы, поскольку он имел самое современное оборудование и раньше других возобновил работу при новой власти. А до и после войны он числился четвертым...

Откуда такое доверие оккупантов к Кордику? Фокус в том, что население Киева делилось при фашистах на четыре категории. Первая — рейхсдойче — чистокровные арийцы, которым принадлежало все. Вторая — фольксдойче — люди с примесью немецкой крови, также имевшие значительные привилегии. Третья категория — так называемые мирные коренные жители, полностью бесправные, но не подпадавшие под разряд врагов рейха. И, наконец, четвертая категория — особо опасные, находившиеся под постоянным наблюдением, вынужденные регулярно отмечаться в специальных пунктах. К ним относились прежде всего военнопленные, не состоявшие в ВКП(б), не занимавшие при советах выборных и офицерских должностей, пообещавшие лояльность новой власти и потому выпущенные из переполненных лагерей под расписку. Сюда же, кроме воевавших и попавших в окружение  Николая Трусевича, Ивана Кузьменко, Николая Коротких, Алексея Клименко, были причислены и другие динамовские футболисты разных лет, оказавшиеся в городе, — Павел Комаров, Макар Гончаренко, Федор Тютчев, Михаил Свиридский, Михаил Путистин.

Так вот, Кордик, моравский чех по национальности, ставший из Ивановича Иогановичем, довольно легко доказал блюстителям чистоты расы, что он — фольксдойче, то есть вполне благонадежный подданный рейха. Немецкий знал в совершенстве. Новым хозяевам выдал себя за австрийца. Те, как могли, проверили и поверили.

Счастливая мысль создать при заводе футбольную команду родилась у Кордика, заядлого, между прочим, болельщика, когда он встретил на Михайловской одного из своих довоенных любимцев — Колю Трусевича. Ирония судьбы! В начале века чешские инженеры, работавшие на заводе Гретера и Криванека («Большевике») стали первыми учителями начинающих киевских футболистов. А в 1941-м именно чеху суждено было предпринять самую отчаянную попытку по спасению сливок киевского футбола...

Итак, директор встретил Трусевича. Разговорились. Оказалось, что Николай перебивается случайными заработками, вынужден часто шататься по улицам, что при его статусе и режиме ограниченного передвижения грозило неприятностями. Туго было с едой. В марте 1942-го буханка пшеничного на базаре стоила 40 рублей, литр молока — 20, пуд картошки — до 100, килограмм масла — 320, сала — 340 рублей... Кордик предложил Трусевичу постоянную работу и приличный паек. Попросил также подыскать других футболистов, желающих не просто получить его покровительство, а сформировать боеспособную команду.

Рассказывает Макар Михайлович Гончаренко (1992 год):

— Коля явился ко мне на Крещатик, где я жил на птичьих правах у бывшей тещи, посоветоваться. Нужно было как-то существовать, добывать пропитание. И мы решили согласиться на предложение того туза. Собрали ребят — Свиридовского, Кузьменко, других. Позже примкнули игравшие в «Локомотиве» Мельник, Сухарев, Балакин.
Мы пошли работать в дворовую бригаду: дворничать, грузить. Можно было и в цех, но боялись: там соблазнов много. Тех, кто пытался вынести хлеб, расстреливали немедленно. Существовала и другая опасность. В случае серьезной поломки фашисты не разбирались, кто прав, а кто виноват. Всех ставили к стенке. На моей памяти один бросил в тесто битое стекло, так расстреляли всю бригаду — двадцать два человека. Вообще, в цехах преимущественно девчонки работали. Они нас втихаря при первой возможности подкармливали: куски хлеба прямо из окон бросали. А сами мы почти не воровали. Так, по мелкому. Потом недобрая молва нам пыталась приписать участие в большом ограблении, из-за чего, мол, ребята и пострадали страшно. Брехня это.

Трусевич, Клименко и Кузьменко погибли, когда в сырецком лагере начались массовые расстрелы из-за побега заключенных. Это уже в 1943-м случилось, в феврале, двадцать четвертого числа.

Меня тоже искали со Свиридовским. Но мы к тому времени на Мельникова, 48 работали в сапожной мастерской при украинском полицейском участке. Свиридовский очень ловко сапожничал. А я, чтобы вырваться из лагеря, соврал, что тоже умею...
О расстреле ребят мы с Мишей узнали от Федора Тютчева. К нему в лагере проникся симпатией один немец из хозяйственного взвода и стал его регулярно командировать в город на уборочные работы, что считалось большой поблажкой. Федя знал, где мы сапожничали. Мастерская выходила окнами на улицу. Он договаривался с возницей об остановке и выкладывал нам лагерные новости.

Когда наши уже были на левом берегу Днепра, Тютчев сообщил, что фашисты спешно стали уничтожать всех заключенных нашей категории. Часовым, кстати, предписывалось стрелять при малейшей попытке ускорить шаг, резко повернуться, повести себя как-то нестандартно... После предупреждения Федора мы решили бежать. На ночь полицейские запирали нас в подвале, служившем бойлерной. Там мы спали на нарах третьего этажа, потому что ниже орудовали крысы, но перед побегом глаз не сомкнули — обсуждали, как лучше выбраться на волю.

Утром, воспользовавшись замешательством полицаев, которые к нам уже привыкли и не следили за каждым шагом, дали деру на Подол. Потом закоулками поднялись к площади Богдана Хмельницкого и распрощались. Свиридовский побежал к родственникам на Соломенку, а я — к бывшей теще. Она спрятать меня побоялась. Ведь если бы хорошо искали, то к ней точно пришли. Отправила меня к соседям. Там я и пересидел до освобождения города.

Но родственники не всегда бывали надежны. Жена Коротких — Анна — потом рассказывала, что его Николая выдала сестра, испугавшаяся, что фашисты сами узнают о том, о чем даже близкие друзья Николая, многие его партнеры по команде только догадывались. Дело в том, что во время пребывания в Иваново в 1932—1934 годах Коротких стал кадровым энкавэдистом. Его забрали в гестапо и там замучили до смерти. Он единственный, кто погиб почти сразу после памятных матчей нашей команды «Старт». Трусевича, Клименко и Кузьменко, повторяю, расстреляли значительно позже, в 1943-м. А то во всех книжках пишут, что в 1942-м. Хотя точная дата установлена сразу после войны: 24 февраля 1943 года.

РОЖДЕНИЕ МИФА

Впервые рассказ о почти невероятной истории, произошедшей в оккупированном Киеве летом 1942 года, появился в «Известиях» 16 октября 1943 года, на следующий день расширенный вариант статьи увидел свет в «Киевской правде». Еще гремела война. Многие подробности были неизвестны. Но сам факт матча киевских мастеров мяча с фашистами из действующих частей настолько поражал, что имел большой резонанс. Правда, оценки его и в то время не отличались единодушием. Люди, испытавшие ужас оккупации, еще не верящие, что вырвались из рабства, искренне восхищались смелостью футболистов, не просто принявших вызов, но и одержавших победу над теми, кто мог в два счета расправиться с ними. Для многих, боявшихся лишний раз появиться на улице, предпочитавших в надежде на спасение безмолвно подчиняться требованиям нового режима, поступок динамовцев представлялся героическим. В Киеве эта история одно время была так популярна, что про овраг говорили: «Тот Бабий Яр, где футболистов расстреляли».

Ситуация требовала беспристрастного изучения. Однако в агитпропе увидели в ней прежде всего прекрасную возможность для воспевания «настоящих советских людей» на новом, еще неизвестном материале. Первым тему «застолбил» Александр Борщаговский — в киноповести «Матч смерти» (1946 год).

Между тем легенда, передаваемая из уст в уста и обраставшая новыми, диковинными подробностями, пользовалась большой популярностью в народе. Особенно ее любили и лелеяли люди, перенесшие чуму оккупации. По касательной эта история обеляла их, находившихся при фашистах в горестном, и зачастую безвыходном положении и считавшихся после освобождения отнюдь не самыми ярыми поборниками социализма. Ведь не сопротивлялись агрессору с оружием в руках! Хуже того — некоторые еще и в плену побывали! А тут — прекрасный пример морального сопротивления, имевший эффект куда больший, нежели еще одна разорвавшаяся бомба.

Что было, то было: носители «высшей расы» на глазах у своих товарищей по оружию уступили представителям порабощенного, сломленного населения. Красивая легенда. Но почему она обрела книжную плоть только спустя 15 лет в повести Петра Северова и Наума Халемского «Последний поединок» и уже потом пошла гулять по киноэкранам и журнальным страницам многих стран мира?

ЧЕКИСТЫ СРАЗУ ЗНАЛИ ПРАВДУ

Ответ на удивление прост. После освобождения Киева первыми докопались до истины представители компетентных органов, усиленно проверявшие с помощью сохранившихся свидетелей, газет и брошенных фашистами документов подоплеку каждого заметного события в оккупированном городе. Естественно, заинтересовались они и футбольной историей, в частности, таскали на допросы уцелевших спортсменов.

Антон Леонардович Идзковский вспоминал, что получил в то время несколько тревожных писем от Макара Гончаренко с просьбой побыстрее вернуться в родной город из эвакуации и помочь ему разобраться с некоторыми претензиями советских властей. Другими словами, Гончаренко просил о заступничестве своего старого приятеля — кадрового динамовца, пользовавшегося доверием чекистов. Те, изучив хронику событий и убедившись, что футбольная история была не такой цельной, более прозаичной, а главное — не содержала элементов героизма, скрупулезно стали проверять, каким образом остались живы некоторые динамовские игроки. Так был найден криминал в действиях сбежавшего с фашистами Павла Комарова, который, цепляясь за жизнь, прислуживал лагерному начальству. Будучи старостой, а потом и надзирателем, он немедленно сообщал наверх о каждом подозрительном шаге своих подопечных. Больше изменников среди известных динамовцев-футболистов чекистам обнаружить не удалось. Хотя предателей среди спортсменов хватало.

Самым видным считался Олег Головченко, отсидевший в 1930-е за приверженность к сокольской (а значит — буржуазной!) методике тренировок. При фашистах Головченко стал следователем гестапо, отыгрывался на многих динамовцах. Другим отступником оказался известный в 1920-е годы футболист Георгий Швецов, нападающий таранного типа по прозвищу Паровоз. Это он с помощью немца по национальности Жиминкевича создал футбольную команду прихлебателей нового режима «Рух», играющим тренером которой являлся. Он также занимал пост заместителя председателя спортобщества «Рух» и всячески выслуживался перед оккупантами, публикуя подхалимские заметки в «Новому українському слові».

Предателями, выступавшими и за «Рух», и за «Старт», а по совместительству служившими в гестапо, по данным СМЕРШа, были также голкипер динамовского дубля Николай Голембиовский и еще один динамовский игрок глубокого запаса Лев Гундарев. Он измывался над женами ушедших воевать футболистов, разорял чужие квартиры, помогал  выявлять инакомыслящих.

Голембиовский выбился в следователи, участвовал в репрессиях против мирного населения.
Гундарев был судим вскоре после войны и получил длительный срок заключения. Голембиовский скрылся. Органы выследить его не смогли. Их реноме спас старый футболист «Динамо» Василий Правоверов, информированный о «художествах» Николая Голембиовского в оккупированном Киеве. Василий Правоверов работал проводником скорых поездов, курсировавших между нынешними столицами России и Украины. Однажды, находясь в Москве, он увидел из окна троллейбуса человека, показавшегося знакомым. Выскочил на ходу, пытался остановить, человек принялся бежать, но был настигнут. Хотя и минуло много лет, однако сомнений у Правоверова не было: Голембиовский! Оказалось, что Николай обосновался в Горьком, завел семью. Когда во двор с ордером на арест вошли чекисты, он как раз играл в мяч с маленьким сыном, будущим хоккеистом киевских «Динамо» и «Сокола»...

Отсидел больше десяти лет и Швецов. Остальных спасшихся помытарили и отпустили на все четыре стороны. О результатах расследования доложили начальству. Спорт, как и до войны, курировал заместитель министра внутренних дел УССР Тимофей Строкач. Он, будучи начальником Украинского штаба партизанского движения в 1942—1945 годах, досконально знал ситуацию в оккупированном Киеве, возможности местных жителей в пору гитлеровской администрации, мог легко сопоставить все даты и события. Рассказ о «матче смерти» не выдерживал проверки фактами. Разоблачить легенду Строкач не позволил. Она несла свой нравственный заряд. Но и раздувать, фетишизировать действия людей, боровшихся за собственную жизнь и не уронивших при этом чести профессионалов, тоже запретил.

Грустно и смешно: повесть «Последний поединок» была подписана к печати 4 февраля 1959 года — сразу после того, как XX съезд Компартии Украины вывел из членов ЦК персонального пенсионера всесоюзного значения Строкача...

И пошло, и поехало... На первых порах хотя бы вскользь сообщали, что трое из четверки погибших были расстреляны через полгода после самого известного, но далеко не единственного матча, сыгранного командой «Старт» с оккупантами. Позже и эту деталь замяли, поскольку она не ложилась в строку. Пытался рассказать правду Анатолий Кузнецов, автор «Бабьего Яра». Его не услышали или не захотели услышать.

В период раннего застоя несчастных ребят канонизировали, словно церковных святых: наградили посмертно боевыми медалями, на стадионе «Динамо» воздвигли им памятник.
Хотя и тогда, в 1971 году, чекисты, работавшие в архивах, сигнализировали наверх: «матч смерти» — вымысел, миф, легенда. Об этом свидетельствуют документы, опубликованные в книге генерал-лейтенанта, бывшего заместителя председателя СБУ Владимира Пристайко «Чи був матч смерті» (2006 год).

...Официальный футбольный сезон 1942 года был открыт в оккупированном Киеве 7 июня. Накануне в газете «Нове українське слово» радостный Георгий Швецов писал в заметке под оригинальным названием «Спорт»: «С разрешения Штадткомиссариата и при помощи управы возобновляется спортивная жизнь. Уже организовано первое общество «Рух», появляются спортивные коллективы на отдельных предприятиях. Так, хлебозавод уже составил футбольную команду из лучших игроков города. 7 июня, в воскресенье, в 17.30 на стадионе Дворца спорта (подразумевается Республиканский стадион, чуть позже переименованный в украинский. — Авт.) состоится матч «Рух» — Хлебозавод, а в 14.00 — там же состоится игра команд штабной роты военно-воздушных сил и службы снабжения одной из дивизий. Вход свободный».

Для привлечения зрителей (вход потом стал платным) и ради хвастовства (вот ведь как мы красиво живем) газета анонсировала каждый матч. И хотя итоговые отчеты появлялись редко (ну, сколько можно было писать о поражениях новых хозяев жизни!), благодаря публикации в «Новому українському слові» мне в 1991 году удалось установить, что команда хебозавода «Старт» провела девять официальных встреч: семь — с оккупантами и две с фашиствующими националистами из «Руха».

По газетам и другим сохранившимся документам, в частности, по афишам, выпускавшимся на двух языках — немецком и украинском, прослеживаются даты матчей. Они были проведены в десятинедельный период — с 7 июня по 16 августа 1942 года.

Итак, 7 июня «Рух» встретился со «Стартом» и еле уполз с поля — 2:7. 21 июня команда хлебозавода обыграла сборную венгерского гарнизона — 6:2, а затем, через две недели, разгромила румынских вояк — 11:0.

И вот — 17 июля, пятница. Первая встреча «Старта» с истинными арийцами из воинской команды RSG. И очередная победа с крупным счетом 6:0, не вызывающим сомнений относительно характера игры. Но вы почитайте, что пишет по этому поводу испытывающая животный страх перед фашистскими кормильцами газета «Нове українське слово», рупор «настоящих патриотов»:

«...Выигрыш этот уж никак нельзя назвать достижением «Старта». Немецкая команда состоит из отдельных довольно сильных футболистов, но командой в полном понимании этого слова назвать ее нельзя. Ощущается также нехватка тренировок, без них никакая, даже самая сильная, команда ничего не сможет сделать.
Команда «Старт», как это всем хорошо известно, в основном состоит из футболистов бывшей команды мастеров «Динамо», поэтому и требовать от них следует значительно больше, нежели то, что они дали в этом матче. Более десяти раз киевляне попадали в офсайд. Оправданием могут быть маленькие размеры поля, но ведь у немецкой команды офсайдов почему-то не было».

Далее автор, подписавшийся Р.Д., находит еще одно оправдание немецкой неудачи: «А два мяча, все же забитых немцами, — на совести судьи, посчитавшего, что был офсайд. Вообще, работа арбитра не отличалась четкостью и точностью». И, наконец, дабы подсластить пилюлю: «Игра проходила в товарищеском духе. В частности, отметим корректность обеих команд». Впрочем, Макар Михайлович Гончаренко в рассказе, записанном на диктофон весной 1992 года, подтверждает, что немцы во всех матчах, кроме последнего, играли достаточно корректно, да и динамовцы не стремились раздражать их без нужды. Однако существовали внешние катализаторы. Например, солдаты румынского гарнизона, втайне болевшие за «Старт», часто прорывались перед игрой в раздевалку к нашим, подкармливали их и умоляли «побольше накостылять дойчам».

Плохо скрытое раздражение и извинения перед оккупантами сквозили в каждой строчке и следующего отчета Р.Д. — о матче 19 июля между «Стартом» и мадьярской командой V.S.G. Wai. Счет 5:1 в пользу наших. Мадьярская команда изменила название на GK Szero и вызвала «Старт» на матч-реванш. Он состоялся 26 июля и сложился для Трусевича с товарищами очень непросто. В страшную жару при рекордном стечении народа «Старт» вел 3:0. Соперник отквитал один мяч с пенальти, потом провел еще один и едва не добился ничьей.

Ну а затем пришло время поединков киевских футболистов с самой сильной немецкой командой (так уверяли афиши) — Flakelf, которую для благозвучия создатели легенды превратили в «Люфтваффе», хотя в ее составе выступали не только летчики, но и зенитчики.

Первый раз соперники сошлись в четверг, 6 августа. «Старт» легко взял верх — 5:1, и это весьма покоробило оккупантов. Вот тогда по городу были расклеены новые афиши. Кстати, никакие не яркие — а на отвратительной серой бумаге. На ней с середины 1942 года печатались все газеты, объявления и приказы властей.

«Воскресенье, 9 августа. Стадион «Зенит». Керосинная, 24. ФУТБОЛ. РЕВАНШ (так подчеркнуто в афише. — Авт.). СТАРТ (хлебозавод) — Трусевич, Клименко, Свиридовский, Сухарев, Балакин, Гундарев, Гончаренко, Чернега, Комаров, Коротких, Путистин, Мельник, Тимофеев, Тютчев — Flakelf (немецкая часть) В УСИЛЕННОМ СОСТАВЕ. Начало матча в 5 часов. Цена билета 5 рублей».

Итак, 9 августа соперники встречались повторно. Именно перипетии этой игры, в которой немцы жаждали реванша, вошли в историю и стали легендарными. Все происходящее на поле излагалось довольно точно, и это придавало истории достоверность. Как-никак зрителей — живых свидетелей, способных уличить в обмане, хватало. А вот фальсификация скрытых от глаз широкой публики событий вне поля, до и после матча позволяла создателям мифа придать истории необходимую политическую окраску, исковеркать ее.

Рассказывает Макар Михайлович Гончарснко (1992 год):

«Перед поединком к нам в раздевалку зашел офицер в эсесовской форме и на чистом русском языке вежливо представился: «Я — судья сегодняшней встречи. Я знаю, что вы очень хорошая команда. Прошу соблюдать правила, а перед началом поприветствовать соперников на наш лад». Мы так же вежливо приняли его условие, но, конечно, кричать «Хайль Гитлер!» не собирались. Форма у нас была, как у сборной СССР — красные майки и гетры, белые трусы. Разговоры о том, что мы ее специально подготовили к поединку с летчиками и зенитчиками, — брехня. Просто у нас другой не было. Какую Трусевич раздобыл в самом начале, в такой все время и выступали, безо всякого подвоха.

Да и соперник попался крепкий, с ним по заказу не сыграешь. К тому же судья, разозленный, очевидно, тем, что мы, подняв руки в приветствии, закричали «физкульт-ура», сразу же стал закрывать глаза на жесткую, а временами грубую игру немцев. Мы платить им такой же монетой не хотели, не могли. Нас бы сразу выгнали с поля. Надо было обставить их чистенько, чтобы комар носа не подточил. Поначалу не получалось. Мы проигрывали 0:1. Потом Ваня Кузьменко своим коронным дальним ударом их успокоил — 1:1. И еще в первом тайме два гола забил я. После индивидуального прохода и после длинной передачи того же Кузьменко. Причем во втором случае я, боясь, что немец свистнет офсайд, пробил с ходу, не дав мячу опуститься на землю. Хорошо получилось.

Перерыв. Мы ведем — 3:1. Военная публика, составлявшая подавляющее большинство, нервничает. Вкрадчивый Жора Швецов уговаривает ее не злить. Но у нас ведь тоже самолюбие есть! Это неправда, что соперники наши на следующий день отправлялись на фронт. Придумано, наверное, для красного словца. В том матче против нас играло много достаточно умелых футболистов, служивших в привилегированных частях. Зато среди зрителей хватало и пьяных гитлеровцев, и таких, что в самом деле пришли воспрянуть духом перед боевыми операциями. А тут — на тебе! Вот они и свистели, гоготали, улюлюкали. Немцы даже подрались с венграми, которые открыто за нас болели. Полицаи поле окружили. Это они игроков от излишне темпераментной публики защищали, хотя находиться в таком кольце было неприятно.

Второй тайм прошел в равной, жесткой борьбе. Особенно доставалось Трусевичу. Они нам еще два забили, и мы им столько же. Удержали победу — 5:3, но под конец здорово выдохлись. При нашем недоедании играть серьезные матчи через два дня на третий — одно мучение.

Никто нас потом не арестовывал. Мы спокойно покинули стадион, хотя атмосфера вокруг царила накаленная...»

16 августа игроки «Старта» провели еще один матч, от души всыпав руховцам — 8:0. После этого» по воспоминаниям Гончаренко, Георгий Швецов пожаловался хозяевам города, что динамовцы нарушают режим и пропагандируют спорт Советов: «Вот тогда нас и забрали. Проверили по довоенным афишам, кто играл за киевское «Динамо» — и отправили в лагерь. Команда распалась...»

И началась яростная борьба за выживание с трагической развязкой для четверых. Пухом им земля, но они погибли не потому, что были известными футболистами, динамовцами и даже не потому, что, как Николай Коротких, числились в кадрах НКВД. Они погибли, как и миллионы наших людей, потому что шла беспощадная война двух тоталитарных режимов и потому что им на роду было написано стать жертвами этой грандиозной бойни.

И все же гибель киевских футболистов стоит особняком в невосполнимом списке утрат. Кощунственно звучит, но Николаю Трусевичу, Ивану Кузьменко, Алексею Клименко, Николаю Коротких повезло. Они и в неволе занимались любимым делом. На глазах у свидетелей — захватчиков и порабощенных — доказывали свой высокий профессионализм, не унижаясь до пресмыкания и расчетов. «Старт» представлялся хозяевами города удобной игрушкой, хорошим подспорьем для создания легенды о полноценной и счастливой жизни местного населения под новым флагом. В действительности игрушка только казалась заводной и послушной. Она имела свой характер, собственное представление о правилах игры. Да, соперники часто не соответствовали уровню мастерства победителей. Тем более существовала заманчивая возможность поддаться равнодушию, играть спустя рукава, доставляя развлечение другим. Динамовцы соблазн преодолели. Они постарались оставить о себе прекрасную память, не заботясь о последствиях...

После Сталинграда фашистам приходилось очень туго и в Киеве. Но каждая вспышка активности подпольщиков и партизан аукалась расстрелами в Сырецком концлагере... Накануне дня Советской Армии кто-то поджег механический завод «Спорт», куда фашисты привезли сотню армейских саней на оковку. Сгорели все главные цеха, и на следующий день — 24 февраля 1943 года — главный палач Мышеловки штурмбаннфюрер Пауль фон Радомский провел очередную массовую экзекуцию. Несчастных, на которых падал роковой счет, расстреляли тут же, на глазах у остальных заключенных.

Бывший узник Сырца, выступавший на процессе против нацистских преступников, Георгий Иванович Гавриленко засвидетельствовал, что именно в тот день погибли хорошо известные киевлянам игроки «Динамо» Николай Трусевич, Алексей Клименко, Иван Кузьменко. Показания Гавриленко подтвердили и другие очевидцы расправы. Футбол к этому трагическому событию имел самое отдаленное отношение.

Георгий КУЗЬМИН, газета «Киевские ведомости»